Виктор (Мамонтов) - Господь — Пастырь мой
Стоит в храме на амвоне, говорит проповедь. Голос сердечный проникает до глубины души. И все чувствуют, что это отец, который их любит. На всех изливалась любовь его необыкновенная, каждый ощущал на себе его внимание.
От него, говорили люди, всегда едешь — как на крыльях. Твой внутренний мир совершенно изменился — праздник в душе, хочется жить.
Рядом с ним — как в космосе, вспоминал один священник.
…Однажды к батюшке приехал военный с мыслями о самоубийстве, так ему было тяжело. А батюшка видит, что человеку плохо, но ни о чем не расспрашивает, поит чаем, что‑то расскажет, пошутит, по плечу похлопает. И вот этот человек посидел с батюшкой — и тот среди шуток, каких‑то рассказов, баек ответил на все те жизненные вопросы, с какими он к нему приехал. И обратно возвращался совсем другой человек — все понятно, как жить, и блеск в глазах, и прилив мира душевного.
Батюшка молился всей душой. Его молитва была из самого сердца.
Я помню, как в алтаре стоял с ним у престола. После освящения Святых Даров о. Павел, получив записку помолиться о здравии, наклонился и, смотря на Святые Дары, просил по–простому, как своего отца: «Господи, помоги Сереже, у него что‑то с семьей… И этому помоги, и этому. Господи! Молитвами праведников помилуй грешников». Обращаясь к Господу, он говорил с Ним так, как будто перед ним стоял человек.
Когда его спрашивали люди, как надо молиться, он говорил им: «Как умеешь, так и молись».
Отец Павел был очень жизнерадостный, несмотря на то, что время было очень трудное. Он сохранил ту радость, которую может дать только вера в Бога. Вера дала ему силы преодолеть и гонения, и лишения, и болезни, которые его посещали.
В течение всей жизни он бережно собирал духовную поэзию, сказания и предания, пословицы, поговорки, загадки, прибаутки — собирал по крупицам народную мудрость, которую и положил в основание своей веры. «Где родился, там и пригодился, а умру, от вас не уйду». «День трудись, а ночь молись».
Художественная одаренность чувствовалась в каждом слове батюшки — он был художником в душе. С виду простая речь, но каждое слово — образ, да не в бровь, а в глаз. «Не ищи красоты, а ищи доброты».
Под старость, когда стал немного полнеть, шутил: «Был я конек, а теперь горбунок».
У о. Павла была тяга к поэзии. Он писал стихи для детей, короткие и длинные.
Прокричал быку цыпленок: —
Ты не бойся, я не трону.
Я дружить с тобой хочу, Кукарекать научу!
Вместе с владыкой Никодимом (Ротовым), когда тот был ярославским архиереем, сочинил «Акафист самовару»:
Радуйся, самоварче–варче, монашеский угодниче!
Радуйся, крепким чаем,
в тебе вскипяченным,
монашеские сердца увеселяющий!
Батюшка прикидывался «стариком–дураком». Возьмет, да пропоет «хулиганскую» частушку во время чинной застольной беседы. Бывало, тут и архиереи, и священники сидят, а он такое выдает.
Особенность подвижничества о. Павла в том, что он юродствовал. Юродство было его глубокой оппозицией по отношению к действующей власти и одновременно его защитой: «Если я юродствовать не буду, меня опять посадят». Об это юродство Христа ради разбивались и доносы, и наветы, и проверки властей, и даже указы архиереев.
Как‑то ярославский владыка, наслышанный об о. Павле, решил перевести его из отдаленного сельского района к себе поближе — в Федоровский кафедральный собор. Расчет был материальный. К батюшке приезжало много народа, он был поистине старец всея Руси. Но отца Павла не перехитришь.
К приезду архиерея в Верхне–Никульское старец облачился в такую рвань, что смотреть стыдно, и пошел чистить отхожее место.
Приезжает владыка, а от отца Павла запах — не фимиама, и вид соответственный.
— Да зачем мне эта деревенщина! — решил архиерей. И уехал восвояси.
А батюшка говорит: «Сиди лягушка в луже — не было бы хуже! Подальше от царей — голова целей!» И добавил шутливо: «Поближе к кухне, где сытней».
Сама эпоха располагала к иносказательной речи. Когда нельзя говорить правду, приходится говорить притчами.
Юродствуя, он прикрывал свою святость. Он порою выражался грубовато, но жил и верил возвышенно.
Возвышенное состояние его души очень чувствовалось и передавалось людям даже тогда, когда батюшка не утешал, а, наоборот, обличал и бранил. Отругает тебя последними словами и в то же время возвысит. «Не знаем, как это у него получалось, — говорили люди. — И не обидно и на душе светло».
Он в любом человеке ценил прежде прежде всего доброе сердце, а в женщине — особенно.
Батюшка мечтал в Верхне–Никульском «монастырек» создать, как в Мологе — женский.
— Наберем девок–дурочек человек двадцать, — говорил он.
— Батюшка, а почему дурочек?
— Да умные все разбегутся!
Отец Павел имел дар прозорливости, т. е. он умел слышать, что ему сказал Господь.
Молодой человек собирался в армию. Однажды придя в сельскую баню, о. Павел увидел его. Узнав, что он не крещен, батюшка решает крестить его здесь, не откладывая на завтра. А на другой день этот парень внезапно умирает.
Постепенно о. Павел начал угасать физически. Свою кончину предсказал.
Отказали почки. Лежал в реанимационном отделении. Настоятель собора со вторым священником его причастили. Успокоился. Позже пособоровали.
Второй раз причастили в час ночи 13 января 1996 года. Он был без сознания, но принял все. В палате было благоухание.
А в 10 часов 10 минут батюшка умер. Его отпевали 38 священников и 7 диаконов во главе с владыкой Михаилом.
Лежал в простом свежеструганном гробу. От гроба такая свежесть исходила как в сосновом лесу.
Похороны были в день празднования преподобного Серафима Саровского, которого он очень почитал, — 15 января 1996 года.
Похоронили отца Павла на Леонтьевском кладбище. Лег в тесной оградке рядом с отцом и матерью.
13 января 2005 года, спустя 9 лет со дня кончины, после вечерни прихожане Леонтьевского храма в Тутаеве пошли вместе со священником на могилу о. Павла.
Идут на кладбище — тьма, приходят, а у батюшки светлым–светло. А черный мраморный крест на могиле благоухал. Это благоухание отличалось от запаха ладана при каждении на литии.
Все присутствующие ощутили необычность происходящего.
Отец Павел имел божественный дар веры и любви. Это была светящаяся в движениях, взгляде, тихом слове, делах — любовь.
Он был родником любви, который никогда не иссякнет, к которому шли и будут всегда идти все, кто был с ним.
— Умру, а от вас не уйду. Никогда. — Так сказал он всем людям.
Вместо послесловия
Есть в Латвии маленький городок — Карсава, а в ней — Свято–Евфросиньевский православный храм, куда стремятся люди со всех концов земли. Там уже 25 лет служит архимандрит Виктор (Мамонтов) — священник с добрыми, по–детски чистыми, глазами и мягкой улыбкой, которую трудно забыть.
Когда батюшка с кем‑то говорит, то всецело принадлежит этому человеку, служа ему своим участием, любовью. Часто он повторяет в своих проповедях: «Не важно, какое место ты занимаешь в жизни, но важно, какая у тебя душа. Светишь ли ты миру, свидетельствуешь своей жизнью о свете Христовом или только коптишь небо?»
Сам храм, непривычной для Латгалии архитектуры, похож на древние северные деревянные храмы XIV‑XV веков, с куполом, крытым осиновым лемехом. Наружные стены храма — цвета старого меда. Интерьер храма тоже необычен, в нем все деревянное: стены из тесаных бревен, резные колонны, резной свечной столик, такие же аналои, дубовые скамьи вдоль стен, пол из некрашеных досок. Удивительная дверь с коваными навесами и такими же дверными ручками. Очень красива кованая дверная решетка у внутренней двери, кованые узорчатые оконные решетки и подсвечники работы псковских мастеров. Среди них известный Всеволод Петрович Смирнов, выковавший крест на могилу Анны Ахматовой на Комаровском кладбище под Санкт–Петербургом. В алтаре Карсавского храма находятся необычные кружевные фарфоровые лампады работы дочери В. П. Смирнова, Лидии. Во всем убранстве храма чувствуется вкус рачительного хозяина, заботящегося о красоте и удобстве Дома Божьего.
Когда о. Виктора прислали служить в Карсаву, храм был очень бедным, запущенным, нуждался в срочной реставрации и капитальном ремонте. Не было колоколов. Колокол заменял стальной рельс. В иконостасе — сплошь бумажные иконы, стены, потолок, пол выкрашены масляной краской, душно.
В 1985 году батюшка Виктор начал обновление храма. Заново устроили алтарь: прежний был ветхий, с дырами и щелями. На помощь приехали резчики по дереву из Пскова и местный умелец Владимир Ткаченко. Был построен купол, покрытый серебристым лемехом из осины, колокольня. Церковь очистили от краски, сняли со стен фанеру. Храм задышал.
В Карсавском храме необычный иконостас (ведь храм — это бывший дом священника, приспособленный под церковь). Иконостас ставили москвичи во главе с мастером на все руки Ильей Кручининым — иконописцем, резчиком по дереву. Он вырезал тябло, его ученики писали иконы. Все время работы жили тайно на хуторе у старосты Пудинавского храма, спали на сеновале. Иконы устанавливали по ночам, избегая излишнего любопытства. Иконы среднего ряда писал известный иконописец, лауреат Государственной премии архимандрит Зинон (Теодор). Так появился Спас Нерукотворный, а в верхнем ряду — иконы Спасителя и Иоанна Крестителя. В 2004 году архимандрит Зинон подарил храму икону Воскресения Христова с пеленами. За неполных три года икону так зацеловали, что в одном месте позолота сошла, и теперь, как шутит отец Виктор, в приходе появилось много златоустов.